Ей казалось незазорным любить двоих. Маленькой девочкой, она плакала по ночам в подушку, не в силах постичь тайну своего сердца. Юной девушкой – благодарила Бога за волшебный дар летать на крыльях безудержного чувства. Годы не изменили ничего. Родившись в розовых очках, она не снимала их до конца дней.
Ей было пятьдесят семь, ему не на много больше. И жили они в одной коммуналке. И редкие встречи, когда муж уходил в дворовый парк пить портвейн и мусолить в тонких пальцах пластинки домино, казались им обоим чем-то естественным и необходимым. Стыдиться? А за что? Разве любовь взращивается на стыде?
В минуты сытого блаженства, лежа рядом и соприкасаясь дыханием, он спрашивал:
- За что мне такое счастье?
- Просто так, - отвечала она.
Их дети давно жили жизнью, отгороженной от памяти былого и родственного, не балуя родителей излишним вниманием. А их собственная жизнь уже окончательно повернула в то русло, когда дни сливаются в череду спокойствия и незаметности.
Иногда они собирались втроем и пили чай под музыку старых вальсов. И теплота этого пожилого триединства не омрачалась ничем. Забыты понятия неверности и измен – есть только любовь.
- Я полюбила тебя за родинку на левой ноге.
- Это смешно!
- Я кажусь тебе смешной?
- Немного…
- Но это ведь хорошо?
- Это замечательно.
Роман начался внезапно. Карен Арнольдович заваривал чай на кухне, а она подошла к окну и раздвинула шторы. Солнце улыбнулось ей прямо в глаза, она ответила такой же улыбкой, зажмурилась… И седина ее волос, оттененная полумраком кухни, засияла действительным золотым, без примесей и полукрасок. Он глядел и не находил сил закрыть глаза. Прекрасней этого сияния не было ничего. И только для того, чтобы усилить очарование момента, он подошел и мягко обнял ее за плечи.
В соседней комнате Иван Карлович, ее муж, профессор физики на пенсии, читал газету. Но в тот момент, когда его пальцы коснулись теплых плеч, а губы причастились к таинству света – все вещи потеряли первоначальное значение. Соседняя комната стала другим миром, далеким, нездешним.
Муж читал газету в соседней комнате. Они стояли обнявшись в старенькой кухне. Солнце дарило свет просыпающемуся городу.
Постель не была для них самоцелью. Возможность дарить друг другу телесную теплоту являлась дополнением к единству душ. Ни о каких планах и перспективах не могло быть и речи. И тем ценнее была каждая секунда, проведенная вместе.
- Мне казалось, что такое происходит только в сказках. Ничего подобного не было никогда. Я и помыслить не мог.
- Раз в жизни чудеса случаются.
- Теперь я знаю.
Границы счастья условны. Она заболела. И в самые тяжелые минуты, они по очереди дежурили у ее кровати. Именно тогда Иван Карлович понял все. И не осудил. Мужчины старались не встречаться взглядами и только неловко покашливали в присутствии друг друга. А la Каренина… Но это было не важно. Два взрослых человека боялись омрачить претензиями и обидами яркую белизну ее гладких волос. А она осторожно улыбалась им и медленно плакала.
Их редкие встречи прекратились. Иван Карлович по-прежнему уходил пить портвейн и играть в домино, но чистота их внутреннего единства была нарушена. Все последующее было бы не тем, заноза неестественности и стыда во взглядах не выпала бы никогда.
Карен Арнольдович слег. Стойкого оловянного солдатика подпалили. Жизнь напомнила о своих законах. Мораль семейного счастья вернулась на свое место.
А она?
Пожилая женщина с легкостью вздорного ребенка забыла о цене счастья. Мавр сделал свое дело – мавр может не любить…
Но это не было предательством. Даже в пятьдесят семь лет жизнь била в ней холодным, выламывающим зубы ключом. Всех людей она судила по себе. А ее счастье всегда оказывалось мимолетным и непродолжительным. Она привыкла ценить его кратковременность, наслаждаться ею и ни о чем не сожалеть. Конец есть всегда и всему.
Карен Арнольдович был другим. Он не мог терпеть. Не мог ждать. И не мог не любить. Теплым весенним утром, под пение оживших птиц, он надел пальто, начистил до блеска уютные мягкие туфли, вышел из дома и не вернулся. Замерзшее тело нашли далеко – далеко от города через неделю.
Похороны были скромные. Только самые близкие люди. Расходились все неспешно, но как-то с облегчением. Она ушла последней. Она не плакала. Она так и не успела ему сказать о самом главном, о самом нужном.
Через девять месяцев родилась девочка с очаровательной родинкой на левой ноге.
автор текста: Дмитрий Филиппов
Комментариев нет:
Отправить комментарий