Вечерний звонок



Бывает так. Приходишь ты поздно вечером домой. И настроение у тебя грустное-грустное. Это не значит, что у тебя проблемы на работе или ты поссорилась с любимым. А так просто – грустное настроение. Может же быть грустно без причины. И вот приходишь ты домой. Включаешь свет, телевизор, компьютер. Не потому что хочешь, а так по привычке. И понимаешь, что совсем ни с кем не хочешь общаться. А хочешь просто так погрустить. Сама с собой в одиночестве. И вот в этот момент раздается звонок на домашний телефон. Не на сотовый, а на домашний.

И ты думаешь, брать или не брать трубку. Но становится любопытно, кто же все таки звонит на стоящий в углу пыльный телефон. И вот ты берешь трубку. И слышишь голос старой подруги, с которой давно-давно не общалась. И даже о ее существовании забыла. И она спрашивает тебя: «Ну как твои дела, дорогая?» И ты тут же собираешься и начинаешь бодрым голосом врать о своих великих успехах и не менее грандиозных планах на жизнь. А она говорит: «Здорово! А давай встретимся завтра». А ты удивляешься: «У тебя что-то случилось?» А она: «Да, нет, просто давно не виделись». А ты в подозрении: «Ты работу потеряла? Муж ушел?» А она: «Да,
нет, хорошо все. Просто по тебе соскучилась». А ты: «А тебе что-то надо? Денег занять?» А она: «Да просто увидеть тебя хочу. Помнишь, как мы встречались в кафе напротив твоего дома раньше. Давай завтра опять в 7 вечера». Ты говоришь: «Да».И кладешь трубку.

И все, и грустного настроения, как ни бывало. И ты чувствуешь, как стало тепло на душе и весело. От чувства, что кто-то забытый тобой все равно помнит о тебе и хочет тебя видеть не потому, что ты ему полезен и нужен, а просто так. И не потому, что ты стал Кем-то или хочешь быть Таким-то, а потому что Ты есть!

________________________________________

автор текста: Милена Юсупова

Психи

Фрэнк с детства любопытно разглядывал людей с психическим расстройством, он подходил к ним, иногда заговаривал. К своему семнадцатилетию он сам свихнулся.
Разве можно называть человека чокнутым только потому, что тот свято верит в свою правду? Фрэнки Хофман  рос и развивался как обычные люди, только был неравнодушен к людям с физическими, а чаще с психическими отклонениями. Мальчишка долго сидел в своей комнате за библией и молился. Мои визиты к нему по учебным заданиям были нечастыми. Однажды, сидя у окна в кресле-качалке на третьем этаже, в его комнате, я допытывался, - почему ты стал так много молиться?

Он аккуратно закрыл книгу и отложил тетради в сторону, и осторожно, словно, опасаясь, что ничего не нащупает пальцами, дотронулся до крестика на шее.

- А что осталось делать? Смерть неизбежна, - Фрэнк говорил размеренно, словно тренировал эту речь не один день, - Земля и все живое на ней погибнет, а рай, бог и ад всегда будут существовать. Я чувствовал, что он смотрит сквозь меня, буквально выворачивает мне затылок, и такая тишина воцарилась, что даже соседи смолкли, Фрэнк продолжал -  если я смогу добиться милости всевышнего, то попаду в рай.

- Но с чего ты взял? – мне ничего не оставалось, как одернуть его пропагандистские размышления, и постараться взывать к логике. Вечером меня ждали сверстники на шампанскую вечеринку с мокрыми майками, и я мысленно уже был там.

- Нечто не вечно. Ведь так? – он подошёл к окну и помахал кому-то рукой. – Вот спроси у того бедняги, он подтвердит, - Хофман кивнул в сторону детской площадки под домом, -   сделай доброе дело, вынеси ему поесть.

Я встал рядом с Фрэнком у окна и поймал на себе взгляд бомжа сидящего на картонной коробке.

- Бездомный?! Ему только и осталось, что спать в коробке и болтать про библейский конец света!

- Он такой же человек как я или ты.… Если у него нет дома, то что же теперь не слушать и не доверять ему? Тем более, что не только он мне про это говорил! На Земле миллионы человек верят в единого бога, и что же теперь они психи?

- Ладно, я принесу ему еды. А ты сам давно ел?

- Только позавтракал. Иди… Мне читать нужно. – одноклассник протянул мне худую руку, я пожал её и поспешил удалиться, захватив в прихожей какой-то суп, больше похожий на помои.

Я шёл к бомжу с тарелкой супа и понимал , что мы, наверное, все в какой то мере психи. Все на чем-то помешаны. Вероятно, он был прав и всем стоит стоять на коленях перед кроватью по три часа в день и вымаливать свои грехи, но я предпочёл вернуться к обычной жизни. Мокрые майки на девчонках куда более соответствуют той реальности, где я живу, чем непонятные книги, которые учат не любить себя таким, какой есть.

_________________________________________

автор текста: Энтони Севен

Le dragon aérien

- Как же так? А мне показалось, что ты так любишь этих трех девушек... - перебила Орландина.
- Лишнее доказательство, что на самом деле я не люблю ни одной.

02:02 на часах, лишний повод загадать желание. Научиться бы отпускать.

Ты бежишь по полю и в руке у тебя самодельный воздушный змей. Утром рано проснулась, долго-долго мастерила его своими руками. Методично соединяла полиэтилен с жердочками, украшала лентами, искала нитку попрочнее. И вот он готов! Солнце уже высоко и можно отправляться через перелесок непосредственно к месту назначения.

Очень хочется взглянуть на себя со стороны, как это ты в руке со змеем. Но получается смотреть только на змея. А он уже летит где-то высоко. Он видит так много, а ты не видишь ничего, кроме него, такого здоровского, с достоинством присущим аристократам, парящим над рожью, над тобой. Ух! Засмотрелась, не заметила кочку, упала и даже расшибла коленку. И какой тут змей, когда у тебя такая боль, да ещё и синяк будет.

А змей-то улетел. Потирая коленку одной рукой, ты с досадой смотришь из под козырька руки прямо на него, улетающего куда-то намного дальше, чем тебя отпустила бы бабушка. Ещё с десять минут ты думаешь что бы такого предпринять, и в конечном счёте решаешь отправиться обратно в дом.

И вот уже лежишь в полудрёме на старой пружинистой кровати и представляешь змея, кружащего сейчас, наверное, где-то над Парижем. А на завтра сделаешь нового змея, ничуть не хуже и отправишься с ним в новый, не менее увлекательный путь, и наверное, совсем и не вспомнишь о том, что предательски улетел, а не, как настоящий джентльмен, приземлился рядом с тобой и твоей коленкой.

Правда же в том, что о первом змее ты будешь вспоминать, как о, пожалуй, лучшем своём творении, а его тем временем будет запускать в небо кто-то другой, более осмотрительный и расторопный.

Научиться бы отпускать, вот так просто и без сожалений. Но на часах уже давно не 02:02,а своё желание я уже всем рассказала...

_____________________________________

автор текста: Anna Braude

Увертюра к будущему

уйти для одного лишь того,

чтобы вернуться.

Выучу итальянский, уеду к Джанфранко Ферре или Валентино, позабуду наши «до» и «после», променяю, Галерные, Караванные, Садовые на Виа дель Корсо, Виа Сант-Андреа и  Виа Сан Грегорио Армено.

Ray Charles'а больше не будет вспоминать унисон наших двух голосов, а линии метро перестанут циркулировать нами, ибо я уеду от тебя насовсем.

Загорю под стремительно горячим солнцем Рима, стану бронзовой богиней побережья, сумасбродной леди из Ленинграда, и однажды, через пять-шесть лет, избороздив шагами географию многих городов, встречу тебя в маленьком баре где-то на Юге. Что - то музыкальное, страстно-испанское, что можно даже Бандераса позвать, будет наполнять душный воздух, наполненный стрёкотом цикад и запахом миндального дерева. Я буду изо всех сил, что есть мочи, покачивать бёдрами и лить себе на губы виски, небрежно вытирая тыльной стороной ладони рот.

Я, конечно, в этот вечер буду в красном платье, а ты в рубашке с расстёгнутыми пуговицами, и, увидев тебя, я опять, стирая десятилетнюю дистанцию разлуки, почувствую  глазами наслаждение, которое ощущаешь только в тех случаях, когда  внутри  черепной коробки дьявольским фейерверком  беснуется мысль «оно, это оно, оно!».

Я невыносимо мучительно желаю этой волнительности, горячечной волной подкатывающей к горлу, жара летней ночи, делающей  невозможной попытку сопротивления даже самому пустяковому наваждению.

В декольте вечера плавно и чувственно будет опускаться обгоревший диск солнца, запах моря наполнит языческим безумием самые нечувствительные окончания, и мы с тобой опять закружимся в дикой феерии. Загорелые. Тонкие. Большеглазые.  Среди песков, крепкого алкоголя и уверенных прикосновений.

Мы.

___________________________________

автор текста: Анастасия Чайковская

Руки

Милый, знаешь, когда я была маленькой, то вечерами мне нравилось сидеть и что-нибудь вышивать на пяльцах. Не знаю, к чему я это вспомнила, ведь ты не любишь мои пустые разговоры. Я так и не привыкла к этому. Чаще всего мне приходилось вышивать цветы, обычно это были розы. Их легче всего воссоздать, да и красные нитки не редкость. Но иногда я бралась за подсолнухи или ромашки. Очень, кстати, тяжело на белом вышивать белое, хотя, о чем это я. Потом,  набравшись опыта с иголкой, пригрела мамину швейную машинку и могла перешивать себе вещи. Укорачивать или сужать их, ведь так хочется чего-то этакого в молодости. Протертые джинсы превращались в юбку с оборками, а старомодные брюки  в ультрамодные. Один раз я сшила из парчовой темно-бордовой ткани платье, оно было ни на что не похоже, получилось красиво, необычно и выглядело очень дорого. Я пришила к краям черные кружева – это добавило еще больше шарма и неотразимости к общему образу.  

Сейчас мои руки совсем не те. Недавно от моего пальто отбилась пуговица, и мне пришлось ее пришивать. Было чувство ватности рук, будто я держу не иголку, а вещь из прошлого. Какой-то динозавр залез на меня и таращится своими зенками. Так хочется смахнуть его, но страшно, вдруг он последний и на самом деле настоящий. Ночью я выхожу на балкон и вижу сумасшедшую луну, наглую и зубастую. Она то скалится на меня, то криво улыбается. Мне приходится молчать, так и стою до утра.

Я стала часто вспоминать, что будучи маленькой, все мои болячки заживали моментально, можно было не прикладывать все эти подорожники, мази из облепихи, мои разодранные коленки и локти моментально затягивались новой кожей, не оставляя ни шрамов, ни пятен на теле. Теперь малейшая ранка от иголки кровоточит день и заживает неделю, что-то случилось, милый. А буквально вчера мне нужно было написать сыну, чтобы он купил «Дарницкий» хлеб, ты же ешь только его. И представляешь, я совсем забыла, как пишется «ц», так неудобно держать карандаш и выводить буквы… а когда-то я любила рисовать, меня за уши было не оттащить. Мне нет даже и тридцати, милый, а мои руки забыли уже столько. Я так и не привыкла к этому.

_______________________________________

автор текста: Анна Хвоина

Лестница

Шаг за шагом по лестнице вверх. Эти сумасшедшие до сих пор бежали за ним. Все в нижнем белье напоказ. Шпильки сыпались на чистые ступени, свет резал глаза. Перила помогали Джерри соскальзывать вниз, к больным. Но он давно уже перестал искать опоры, кроме как на ступенях. Эта лестница изматывала похлеще беговой дорожки. А окна в пролётах лупили в глаза стробоскопом с нависшего вертолёта. И всё же он помнил, как ходил по улицам свободной родины и мечтал сорвать с первой встречной красотки юбку. И так опаздывал в свой старый мир по этим ступенькам. Жребий выпал так, что крыша была единственным эгоистичным выходом, найденным в голове Джерри.

В палате он уставал читать книги и есть брокколи и морковь, запивая мерзкими полезными йогуртами. А по субботам он ходил в бассейн под наблюдением пятиста женщин. Все тыкали в него пальцами и восхищались. Девушки ждали своей очереди наедине с ним. Мамы готовили дочерей, объясняя анатомические особенности мужчины. Центр обеспечения жизни в Южной Дакоте полностью состоял из женщин. Средний возраст двадцать пять лет. Ежесекундное наблюдение за последним из мужчин на земле отталкивало простого сельского мужика, с грубоватыми манерами, от беспорядочного пользования своим биологическим ресурсом. Было бы замечательно завести семью, и пуститься в тур по Соединенным Штатам. Или выкупить дом в Канзасе, и окультуривать почву, наблюдая за тем, как в полях играют собственные дети с золотистыми кудряшками. Мелькали ступени, ручка двери проворачивалась на месте, находчивость заставила вышибить дверь. Этот свежий летний запах. Как тем вечером, когда они с Барри забирались на водонапорную башню на окраине городка и считали загорающие звезды, пили пиво, и строили планы на будущее. Где-то в заснеженной России в это время летал тополиный пух.

Джерри слышал по громкоговорителю своё имя и ещё набор букв. У края крыши его встречали неохотно. Внизу спешно растаскивали полотно, хотя четырнадцать этажей свободного падения вряд ли удержит брезент. Джерри впервые улыбался по-настоящему. Он ощущал всю полноту ответственности за свой поступок. Это было его решение. Меньше всего он ожидал, что кто-то из собравшихся назовет его по фамилии таким знакомым голосом, что даже вкус ветра изменится.

Даже обернуться не успел, ноги по инерции вели его вперёд, к нависшей в небе махине с огроменными лопастями. Джерри летел недолго. В этом идеальном мире женщинам возможно было умереть только от старости, считал Джерри. Пока его опять не вытащили из бассейна спасатели.

Неутешительный диагноз врачей: шизофрения.

________________________________________

автор текста: Суханов Вячеслав

На краю земли - следующий рассказ Вячеслава Суханова

Ноябрьская минорная нота

Как же я сержусь на тебя, как же мне исступленно злобно.

Это до какого же состояния нужно довести чувства,

чтобы из них такая желчь полилась?..

Ты мой маленький монстр с перепачканными акварелью пальцами. Ты мой скверный Иуда, продавший меня за одну возможность повеселиться. Ты  моё постоянное, нескончаемое, как идея вечного возвращения у Ницше, разочарование.

Мне бы убить тебя в самой себе тусклой неприглядной ноябрьской ночью, когда постовые начнут клевать носом и даже самые злые псы забьются в дальние углы своих конур от непроглядной тоскливости ночи… Но я продолжаю слушать твой оправдывающийся голос, просящие ласковые слова, с привкусом соли на губах; наблюдаю, с устрашающим отчуждением наблюдаю, за развитием нашей связи, изредка испытывая пароксизм страсти, оставляющий на шее странгуляционную борозду.

Мне хочется, чтобы ты задыхался мною, чтобы тебе ни моря, ни солнца не было без меня. А между тем наступает следующая зима, и я испытываю следующий прилив безнадёжности.

Иней лижет своим мёрзлым языком асфальт, к которому стремятся выскочившее из дома ботинки, где - то умирают люди (их просто – напросто разрывает на куски чей-то плюрализм и оппозиция), а для меня имеет значение только то, что в левой части  грудной клетке неохотно, с каждым днём всё неощутимее  переворачивается мой громадный механизм, шестерёнки которого истираются тем вернее, чем я дольше жду от тебя душевной чувственности.

_________________________________

автор текста: Анастасия Чайковская

Пустырь

В черном-черном городе жил детектив с вечной осенью в сердце. Там убили одну бабищу, и он расследовал это дело. Убили летом – она была шикарная актриса, женщина вамп – но ночью, когда она переставала блистать на подмостках – она участвовала в диких оргиях. В диких оргиях с участием инопланетян и нигеров, с участием гремучих змей и голых обезьян – она позволяла себе ВСЁ – и вот в июле её нашли убитой.
А у детектива с осенью в сердце в душе был ноябрь. У него в душе был ноябрь, у него в душе был пустырь у метро Площадь Мужества, с голыми ветками деревьев, где мы с тобой гуляли грустные, понурые, где ты говорила мне, как тебя гнетет этот город и спальный район. Проезжали местные гопники на жигулях, за ними гнались менты на грязных уазиках, где летали пакеты из пятерочки – пустые и в дырках, и через эти дырки тускло летела невидимая грязь и разбивалась о туман болота – ты рассказывала, как тебя достал начальник. Какой он ублюдок, как он самоутверждается за счет того, что орет на подчиненных, как он постоянно дает все новые и новые задания, как он вопит, если опаздываешь с обеда, как тебя заколебало вкалывать по 40 часов в неделю, в этом аду. А я тебя не слушал, шагал и считал шаги – отсчитывал их, и пинал банки из-под ягуара, я плевал себе под ноги и понимал, как мы отдаляемся друг от друга. Думал о Паршенкове – о лютом мужике, который поет караоке в баре Росси. Ему на все плевать – он купил себе камри. И мимо проходили лошади – там на этом пустыре они ещё остались. Верхом ехали бомжи – двое – но выглядели они как три мушкетера и грязный дождь – реальный дождь, который состоял не из капель, а из земли падал на них и где-то мутно мерцал вдалеке. Гражданский проспект – мерцал, то есть раздваивался – для нас он был разный.

Вот такая была осень в сердце у детектива в черном-черном городе.
А вокруг был июль. И люди в черном-черном городе ходили в шортах, были серферские вечеринки, потому что город был приморским. Ходили дамы в вечерних платьях и карнавальных масках, и даже бродяги как-то приободрились и толкали свои тележки из супермаркетов со скарбом вперед легко и весело. Только у детектива было бежевое мятое пальто, недельная щетина, окурок в уголке рта, исписанный блокнотик и «висяк».

И ещё ноябрьский пустырь на площади мужества в сердце.

И вот расследование привело его к карнавальным извращенцам – которые устраивают оргии с участием нечисти и пришельцев, с участием младенцев и диких животных, с участием инвалидов и уродцев, с участием роботов и тяжелой техники. Их главный был человек в костюме Арлекина. И это общество свело его с ума. Он очнулся на пустом утреннем пляже в черном-черном городе  и понял, что не понимает кто он. То ли море, то ли пляж, то ли мусор на пляже – цветной серпантин и пустые пластиковые стаканчики оранжевые в звездочках.

И он стал бродить по черному-черному городу и принимать всех за самого себя, и все предметы и машины, и небоскребы, и проспекты, и людей – он принимал за себя самого. Он не мог отличить себя от них. Он спал там на такой декадентской помойке – и забыл совсем про певицу и про расследование. И лишь однажды, лишь один раз, ему приснилась площадь мужества, точнее пустырь на площади мужества в ноябре. Ему приснилось, что он и есть этот пустырь. И мы стоим с тобой посередине этого пустыря, и все-таки, не смотря ни на что, целуемся. Счастливые.

____________________________________

автор текста: Антоновский Игорь

Василеостровский этюд

Середина ноября. И мой Петербург вернулся ко мне. Нынешняя осень необычайно суха и ясна, в глаза даже сейчас ещё бьют яркие краски. Средний проспект, Васильевский остров. Смеркается. Холодным фосфором мерцает широкий медальон луны на нежно-розовом питерском небе, которое здесь стремиться проколоть взметнувшийся, да так и не попавший в цель, купол лютеранской церкви. Едва слышен орган. Брусчатка уже поблескивает первым инеем. В морозном, чуть прихватившем воздухе так легко различать запахи фруктов из лавки, ванили из пекарни, заезженных ёлочек у лобового стекла автомобилей, а передо мной тянется шлейф терпкого вишневого табака из трубки степенно шагающего впереди меня широкоплечего низкорослого мужчины. Васильевский остров - заповедник, в котором сохранился истинный Петербург с настоящими петербуржцами, с их неповторимым шармом парадной и слегка ироничной по отношению ко всему интеллигенции. Пешеходы бегут кто куда как можно скорее, обгоняя машины в пробках на Среднем, а грозные дома остановили свою спешку, будто на секунду, сурово глядя на людей. Поворот. Третья линия. Напротив - уже вторая. Раньше остров был испещрен каналами, тянувшимися от Невы до Смоленки; каналы закопали еще два века тому назад, а названия пережили даже «Совок». Здесь почти нет людей, только колышутся флаги консульства одного из королевств. С Городом один-на-один. Момент откровения. В голове всплывает фраза Дуни Смирновой «Мечта этого города - водородная бомба, потому что без людей он будет чувствовать себя еще более уверенно», на тебя лупятся резные окна домов, и в страхе понимаешь, что про бомбу-то, оно всё правильно...
Большой проспект совсем другой. Он похож на прилавок кондитерской: ровными рядами тянутся дома, похожие на огромные торты. Есть здесь и с жирным кремом из вареной сгущенки, и с легкими взбитыми сливками, и вафельные, с рифлеными рамами и окнами чернослива, есть здесь и маленькие пирожные - воздухозаборники. Мало того, Большой проспект вызывает аппетит. Истинные василеостровцы здесь - троллейбусы, которые непоколебимо и спокойно движутся к своей цели между снующими муравьишками-машинами, не сворачивая. Уже почти стемнело, люди всех возрастов и наций выдвигаются на свою вечернюю прогулку по пешеходной седьмой линии. Уличные музыканты здесь не всегда даже вспоминают о том, что нужно выставить шапку для мелочи - они здесь по зову сердца, они - часть этого отделенного от всего города острова-заповедника. 
По еще, на удивление, зелёному газону торопливо шагает белый пудель. У него в зубах свой собственный поводок, не пристегнутый к ошейнику. Через какое-то время он бросает поводок на землю, престарелая хозяйка тяжело наклоняется, улыбаясь вздыхает : «А говорят, вроде, своя ноша не тянет». Похоже, и этот город несет свою узду в зубах, ему не составляет это никакого труда. Но он будет благодарен всякому, кто ему улыбнется. 
Почти вечер. Луна. Звуки гитары и колоколов со звонницы собора Андрея Первозванного. Вечер. Васильевский остров. Момент откровения. Хочется слиться с этим городом здесь и сейчас.

______________________________

автор текста: Ольга Трохинова

Гири

Все равно любовь моя - тяжкая гиря ведь,

Висит на тебе, куда ни бежала б.  

На костлявом позвонке города я промассировал ногами улицу за улицей, квартал за кварталом, перекрёсток за перекрёстком. Ботинки стоптаны многократностью прохождений знакомых поворотов, я возвращаюсь в  шесть утра и бубню под нос стихотворения. В эйфории, но удручён.

Ты опять оставила меня в дураках. Я проиграл свою партию в шахматы. Или это было домино? Ну, ведь домино, а? Домино в-е-д-ь...

Моя бедная голова распухла алкогольными парами и дымит как котёл на плите, грозя обдать находящейся в ней кипящей смолой всё вокруг.

Лучше бы ты скончалась. Я бы тогда сбросил с плеч эти гири и пошёл, легкомысленно насвистывая бравурный марш, куда глаза глядят. Но ведь мои глаза глядят на тебя. И дышу я исключительно в твою сторону. Тогда как? Устроим перестрелку и проверим, кому из нас останется перспектива муки в отсутствии, а кому повезёт, и он, облегчённый смертью, лишится возможности мыслить, думать, вспоминать?

Слабость - не слабость.  Какого чёрта, спрашивается? В могиле, уверяю, будет совершенно безразлично, сочтут ли тебя слабой, или же восторженно зааплодируют.

Мы вне пространственно - временного континуума. Мы обусловлены совершенно иными правилами, говорим своими, специальными деепричастиями, и даже кашляем мы с тобой не так, как все.

И пусть, пусть, я духовно обанкротил самого себя, нахлобучил шапку на голову и, тяжело ступая, подняв плечи, бессмысленно отметил шагами двадцать два эллипса вокруг Зимнего в умственных напряжениях пытаясь найти вариант! Я ведь наполнил своими фантомами весь земной шар, теперь всегда найду тебя и в Рио, и в Симферополе, и в Ницце. И я всегда знаю, как отыскать твою фигуру, какие применить методы, чтобы вычислить координаты, но как укротить твою упрямую душу, как суметь заставить её принять нужные мне формы… Как…Ну, как?.. Дорогая… Хорошая… Как?

 28 октября 2011, Петроград

_____________________________________


автор текста: Анастасия Чайковская

Родинка

Ей казалось незазорным любить двоих. Маленькой девочкой, она плакала по ночам в подушку, не в силах постичь тайну своего сердца. Юной девушкой – благодарила Бога за волшебный дар летать на крыльях безудержного чувства. Годы не изменили ничего. Родившись в розовых очках, она не снимала их до конца дней.

   Ей было пятьдесят семь, ему не на много больше. И жили они в одной коммуналке. И редкие встречи, когда муж уходил в дворовый парк пить портвейн и мусолить в тонких пальцах пластинки домино, казались им обоим чем-то естественным и необходимым. Стыдиться? А за что? Разве любовь взращивается на стыде?

   В минуты сытого блаженства, лежа рядом и соприкасаясь дыханием, он спрашивал:

- За что мне такое счастье?

- Просто так, - отвечала она.

 Их дети давно жили  жизнью, отгороженной от памяти былого и родственного, не балуя родителей излишним вниманием. А их собственная жизнь уже окончательно повернула в то русло, когда дни сливаются в череду спокойствия и незаметности.

 Иногда они собирались втроем и пили чай под музыку старых вальсов. И теплота этого пожилого триединства не омрачалась ничем. Забыты понятия неверности и измен – есть только любовь.

- Я полюбила тебя за родинку на левой ноге.

- Это смешно!

- Я кажусь тебе смешной?

- Немного…

- Но это ведь хорошо?

- Это замечательно.

 Роман начался внезапно. Карен Арнольдович заваривал чай на кухне, а она подошла к окну и раздвинула шторы. Солнце улыбнулось ей прямо в глаза, она ответила такой же улыбкой, зажмурилась… И седина ее волос, оттененная полумраком кухни, засияла действительным золотым, без примесей и полукрасок.  Он глядел и не находил сил закрыть глаза. Прекрасней этого сияния не было ничего. И только для того, чтобы усилить очарование момента, он подошел и мягко обнял ее за плечи.

 В соседней комнате Иван Карлович, ее муж, профессор физики на пенсии, читал газету. Но в тот момент, когда его пальцы коснулись теплых плеч, а губы причастились к таинству света – все  вещи потеряли первоначальное значение. Соседняя комната стала другим миром, далеким, нездешним.

 Муж читал газету в соседней комнате. Они стояли обнявшись в старенькой кухне. Солнце дарило свет просыпающемуся городу.

 Постель не была для них самоцелью. Возможность дарить друг другу телесную теплоту являлась дополнением к единству душ. Ни о каких планах и перспективах не могло быть и речи. И тем ценнее была каждая секунда, проведенная вместе.

 - Мне казалось, что такое происходит только в сказках. Ничего подобного не было никогда. Я и помыслить не мог.

 - Раз в жизни чудеса случаются.

 - Теперь я знаю.

 Границы счастья условны. Она заболела. И в самые тяжелые минуты, они по очереди дежурили у ее кровати. Именно тогда Иван Карлович понял все. И не осудил. Мужчины старались не встречаться взглядами и только неловко покашливали в присутствии друг друга. А la Каренина… Но это было не важно. Два взрослых человека боялись омрачить претензиями и обидами яркую белизну ее гладких волос. А она осторожно улыбалась им и медленно плакала.

 Их редкие встречи прекратились. Иван Карлович по-прежнему уходил пить портвейн и играть в домино, но чистота их внутреннего единства была нарушена. Все последующее было бы не тем, заноза неестественности и стыда во взглядах не выпала бы никогда.

 Карен Арнольдович слег. Стойкого оловянного солдатика подпалили. Жизнь напомнила о своих законах. Мораль семейного счастья вернулась на свое место.

 А она?

Пожилая женщина с легкостью вздорного ребенка забыла о цене счастья. Мавр сделал свое дело – мавр может не любить…

Но это не было предательством. Даже в пятьдесят семь лет жизнь била в ней холодным, выламывающим зубы ключом. Всех людей она судила по себе. А ее счастье всегда оказывалось мимолетным и непродолжительным. Она привыкла ценить его кратковременность, наслаждаться ею и ни о чем не сожалеть. Конец есть всегда и всему.  

 Карен Арнольдович был другим. Он не мог терпеть. Не мог ждать. И не мог не любить. Теплым весенним утром, под пение оживших птиц, он надел пальто, начистил до блеска уютные мягкие туфли, вышел из дома и не вернулся. Замерзшее тело нашли далеко – далеко от города через неделю.

 Похороны были скромные. Только самые близкие люди. Расходились все неспешно, но как-то с облегчением. Она ушла последней. Она не плакала. Она так и не успела ему сказать о самом главном, о самом нужном.

 Через девять месяцев родилась девочка с очаровательной родинкой на левой ноге.

__________________________________

автор текста: Дмитрий Филиппов

Людям планеты земля

Секунды несутся со скоростью света. Словно не успеваешь улавливать время, не схватить его за хвост, не сказать: «Время, постой, куда ты? Ты нужно нам, людям планеты Земля…»

Мы совсем забыли зачем мы здесь. Она плачет ночами, потому что ее с двумя детьми бросил муж, и у них нет денег даже на еду; Он в беспробудном пьянстве встает с постели, идет на работу, которую ненавидит всем сердцем, и мечтает, чтобы сегодня все кончилось; Они вскрывают себе вены, бьются в диком кайфе от всякой дряни и опустошают бутылки и стаканы, потому что считают себя ничтожными… До бесконечности долго можно перечислять все беды, все то, что мы делаем здесь, все то, что мы не должны делать, потому что времени так немного… Лишь тот, кто ценит каждую секунду своего бытия может быть счастлив.

Мы все встречаемся и расходимся. Мы все учимся друг у друга: один умеет рисовать и фотографировать, другой решает математические задачи, третий играет и сочиняет музыку, кто-нибудь умеет любить и быть любимым, а кто-то дает нам возможность понять - кто мы, поможет полюбить себя. Каждый человек, который встретится на пути, играет важную роль в твоей жизни. Когда случится неприятность, и будет больно, просто закрой глаза и скажи себе: «Если я встретил этого человека, значит так нужно, я научусь у него тому, что не умел раньше». Такие уроки преподносит нам жизнь.

Необходимо черпать из людей новое, учиться у них. Тогда не будет сожалений и разочарований, не будет страданий, длительностью в годы. Проанализировав свою жизнь до и после, ты поймешь, что человек сыграл свою роль в твоей жизни, и спектакль окончен, пора отключать свет. Так сделай это! Хватит страданий, не делай второй круг. Зачем читать книгу дважды, если в мире тысячи других историй? Ведь ты должен все успеть.

Мне еще предстоит научиться многому, потому что я хочу улыбаться как Оля, помогать друзьям как Дима, смотреть в душу как Катя, уметь поддержать как Геля, любить жизнь, как любит ее Вася, смеяться так же задорно как Алла, стать мудрой как Мама, заботиться как Юра, сочинять музыку как Бамс, генерировать идеи как Матвей… могу продолжать до бесконечности. Подумай чему хочешь научиться ты и, прежде всего, научись воспринимать жизнь как учебник.

__________________________________


автор текста: Валерия Козловская

На краю земли

Грузовик ещё маячил на горизонте, подгоняемый приливными волнами Охотского моря, а я не торопился разводить костер. Вещи первой необходимости мне швырнули в траншею рядом с бараком. Спички оттягивали карман пуховика. Здесь летом холодно. Иногда приходят медведи, чтобы порыбачить в устье реки. Их прекрасно видно с этой точки. Стою на краю утёса, подо мной режутся о скалистый берег волны, а холодный автомат наперевес, кажется, врос в мои руки. Старинный бинокль грузом повис на шее. Жарко от тяжести бронежилета. И вот я здесь, над бескрайним севером. Дышу. Каждый вдох так и норовит убаюкать свежестью хвойных растений. Стланик на многие километры вокруг, туман съедает леса, спускаясь с гор. За одной из заснеженных вершин - конец нашей бескрайней родины, полюс и белые медведи. Солнце приветливо светит европейцам, оставляя на северных склонах прощальные лучи. Один на один с ветром стоял я как вкопанный, подбирая правильные мысли.

Жизнь это не испытание, это великий дар. Часто прощаются с жизнью ещё в молодости, помахав ей школьным аттестатом, или военным билетом. Иногда люди вешают её после вручения дипломов о высшем образовании, когда не находят себя. Мне очень не хватает моего друга, с которым мы в учебке сидели на кухне за чисткой картофеля. Он делился впечатлениями от поездки в столицу нашей родины – Петербург. А я внимательно чистил картофель. Жизнь – это как умение ходить, - говорил он, - можно двигаться в разные стороны, можно летать в невесомости, можно бесконечно спотыкаться, но в конце всё одно – дверь. Одна для всех. Независимо от политических и религиозных предпочтений. Но счастье заключается не в том, чтобы открыть эту дверь самостоятельно или упасть на неё с вершины бесчестия и пороков. Счастье лишь мгновение, когда твоя душа, твои помыслы и твое сердце едины. И для некоторых счастье длится вечно. Имеет смысл только то, насколько ты един во всём.

Ведь если выбираешь путь убийцы и занимаешься этим не из жажды крови, то будь до конца убийцей, не раскаивайся никогда и не перед кем. Потому что здесь тебя услышат такие же как и ты – люди. Считаешь правильным обворовывать людей в угоду своим потребностям, делай это до самого конца, а не проси помиловать на суде, потому что присяжные мягкотелые люди. Защищаешь граждан - будь готов положить свою жизнь на карту. Если сказал слово, держи его до самого конца и не отказывайся. Только тогда ты станешь счастливым. Жалость забудь. Каждому своё. С несправедливостью борются сотни лет, всё не поймут - справедливость возможна только в безжалостном обществе.

Такой монолог я слушал полчаса, пока начищал молодой картошки. А сейчас вспомнил его, потому что сижу в засаде. На краю земли, и жадно дышу воздухом девственных лесов и полей. Беглецы попадутся в наши капканы утром. И судить их никто не будет по закону. Знаю одно, если услышу раскаяние преступника – застрелю его без малейшего сожаления. Потому что уважение вызывает только непоколебимость взглядов и убеждений, поддающихся логике. Всё остальное оставьте свидетелям Иеговы.

______________________________________

автор текста: Суханов Вячеслав

По ту сторону экрана - следующая статья Вячеслава Суханова

Жизнь без иллюзий

Этим утром ему следовало бы проснуться под будильник, выпить чашку свежезаваренного кофе, погладить джемпер, выкурить пару сигарет… Сюда же неплохо было бы приткнуть плеер с любимой песней в наушниках, какого-нибудь пушистого нежного котика и еще что-нибудь в этом стиле, не так давно возникшего, но уже устоявшегося образа утра. Но он не проснулся, и не выпил, не выкурил. Не то что бы совсем не проснулся – он и не засыпал. Все описанное выше было для него отвратительной ванилью, пустой тратой времени изнеженных мальчиков и девочек. Не совсем реалист, не совсем нигилист, но ярый противостоятель романтикам и мечтателям, скажем так.

Всю ночь занимался непонятно чем – сначала полистал психологию, потом засел в интернете. Форумы, блоги, игры, социальные сети… Просто время убивал – спать не хотелось. Утром быстро собрался и ушел. Ни на учебу, ни на работу сегодня не надо было. Прошелся по улицам, окутанным холодным утром, и, наконец, подошел к крыльцу небольшого книжного магазина – опять узнал про какой-то бестселлер. «Жизнь без иллюзии» - так вроде он называется. До открытия еще 25 минут. «Черт возьми…» - только и пробормотал Женя. Это были первые слова, которые он сказал после сна, и голос прозвучал непривычно грубо и хрипло. Прокашлялся, опять что-то пробормотал.

- Не ценит молодежь народную медицину. От таблеток этих никакого иммунитету нет, вот и болеете постоянно. Еще и вон – почти зима на дворе, а у него душа нараспашку! - парень устало повернулся на стоявшую в нескольких шагах бабушку и недовольно застегнул молнию зеленой куртки.

- Правильно, правильно, потеплее чтоб было… - бабушка продолжила что-то говорить, но парень ее уже не слушал. Она сразу показалась ему назойливой. Тем более, он не видел смысла в общении с людьми без пользы. Из разговора с ней никакой пользы он бы не извлек – что надо застегиваться, он уже где-то слышал раз триста.

 Прошло несколько минут. Пожалуй, только в такие моменты он начинал жалеть об отсутствии плеера. Даже без музыки – просто с тишиной. Наушники с тишиной… Он задумался. Но болтовня справа явно отвлекала его от размышлений.

- Бабуль, Вы чего в такую рань тут? – плохо скрывая раздражение, перебил он старушку. – Шли бы домой, в этом магазине домашних рецептов и Геннадия Малахова не бывает. Тут серьезные книги. Зря простоите.

- И за какой же такой серьезной литературой ты пришел? – старушка вдруг лукаво ухмыльнулась. Парень немного растерялся, но проговорил:

- «Жизнь без иллюзий. Есть ли смысл мечтать?». Новая книжка.

- Ну и что? Есть смысл?

- Не знаю… не читал пока.

- А сам что думаешь?

Прозвучит, наверное, банально, но было в этой старухе что-то такое, от чего становилось не по себе, казалось, что нужно выполнять все, о чем она попросит, слушать все, что скажет, отвечать на все, о чем спросит. И парень отвечал. Это как в поезде – рассказать о себе человеку, которого больше никогда не увидишь. Хотелось выговориться, объясниться, оправдаться, хотя никто еще не успел его ни в чем обвинить. Признаться, в последнее время он сам себе не нравился. Хотелось объясниться перед самим собой. А старушка… старушка появилась так вовремя и так внушала доверие. И он рассказал обо всем – о своем юношеском максимализме, который принес ему в свое время столько проблем, столько ошибок. Рассказал о том, как от классической романтической литературы перешел на социальные романы, психологические статьи и серьезные книги.

- Больше всего любил серебряный век… - рассказывал он. – Столько ужасов творилось на глазах поэтов, душа рвалась на части от боли за свою страну, за свой народ. Но все их стихи были пропитаны надеждой, верой в светлое будущее. Но что потом? А потом они пускали себе пули в лоб, когда видели, что произошло с государством, каковы были последствия революции, каковы были действия властей. И как можно верить и мечтать, когда даже те, кто держался за надежду до конца, не смогли пережить поражения? Надежда убивает. Уж лучше не надеяться ни на что, просто жить сегодняшним днем, не мечтая о прекрасном и светлом. Разочарование будет не таким жестоким.

- Я расскажу тебе одну историю, – медленно произнесла старуха, дослушав его. – Мне ее рассказывали еще в моей юности, а это, поверь мне, было очень давно. Ты слушаешь? – и, не дождавшись ответа, она начала свой рассказ.

 

- Давным-давно, когда не было ни самолетов, ни пароходов, ни поездов,  и люди путешествовали своим ходом, блуждая из города в город, из деревни в деревню, жил один очень добрый мужчина. Ему было жалко бедных, убогих, и он всегда подавал им, часто даже отдавал все, что было у самого. И вот однажды, в одно из своих путешествий, он наткнулся на мешок, валявшийся в пыли на окраине дороги. Мешок шевелился и пыхтел. Мужчина развязал узел и заглянул внутрь, а там сидела какая-то тварь – ни человек, ни зверь. То ли земноводное неизвестное, то ли вообще – дракон какой-нибудь. Мужик подумал-подумал, и забрал тварь эту с собой. Вырастил, выкормил, даже любил. Детей у него не было, и в какой-то момент он привязался к этому существу, все свое время посвящал только ему… Так оно и выросло, но хищную натуру никуда не денешь. И вот однажды ушел мужчина рано утром работать, а домой вернулся пьяным и сразу уснул. А про выкормыша своего забыл – еды не положил за весь день. Рассказывают, что тварь эта ночью на него набросилась, чуть не убила, а на следующий день исчезла. Но мужчина, даже будучи в глубокой старости, постоянно повторял, что ни о чем не жалеет, и по-прежнему любил свое детище.

  Старуха, закончив рассказ, немного помолчала. Парень смотрел в одну точку, в пустоту, будто пытаясь в деталях представить все, о чем только что услышал.

 - Вот так вот. Мужик-то тварь свою любил, как ребенка выращивал. И после нападения, покалеченный, все равно любить продолжал. Другой бы, наверное, разочаровался. А он – нет.

Парень сказал несколько слов старухе в ответ, попрощался и побрел домой, забыв про свою книгу. Он все думал о легенде, которую рассказала бабушка. Зачем вынашивать, лелеять свою мечту, когда так велика вероятность того, что она разобьется, сыграет с тобой злую шутку, не оправдает ожиданий? Но герой истории ведь не разочаровался. Почему? Потому что вся его жизнь была наполнена смыслом вырастить это существо. За этот смысл он и был ему благодарен.

«У каждого есть мечта. А в чем ее смысл? Мы ее вынашиваем, воплощаем.  А потом что? Удовлетворение. Иногда пустота, но ненадолго - несколько дней, и ставим перед собой новую цель, придумываем новую мечту. Но бывает и не так. Вот воплотили ее, а она не оправдала ожиданий. Скажем, копили два года на плеер, купили, наконец, а он таким беспонтовым оказался…». Он резко переключился на мысли о новом плеере и о том, стоит ли его покупать. 

 А автор оставшейся стоять на полке книги «Жизнь без иллюзий» в это время проснулся, сварил себе свой любимый кофе и снова подумал: «Вот мы вынашиваем мечту, порой годами, а потом отхватываем от нее же, набиваем себе шишки за собственный романтизм и стремление к лучшему. В чем тогда смысл мечтания? В самом процессе? Черт его знает».

____________________________________

автор текста: Таиса Алишова

Комната с бОлетом



       Меня притащили в больницу в рваной от старости рубахе, не моей, чужой, кем – то ношеной.  Пытались вытащить ржавый гвоздь из моей души. Зачем он им? Я и с ним, и без него не дышу, что толку. Однако, ощущение шершавости, холода и затхлости меня поражает. К такому невозможно привыкнуть.  Они засовывают свои тонкие идеальные пальцы мне в душу, тащат, дергают. Пытаются меня спасти от смерти. Но им еще неизвестно, что смерти нет. Что они и так все умерли. Что смерть у них не одна на всех,  а у каждого своя. И она уже с ними. Держит их на руках, убаюкивает, ласкает им волосы. А они все пытаются вытащить этот ржавый гвоздь. А его держат с другой стороны. Вот дураки- то! Ну, пускай пыжутся! Вот только душе больно, когда ее вот так тормошат, дергают из стороны в сторону. Стонет, не чужая она  мне все-таки. 

       Вроде устали, перестали, затихли. Ждут чего-то. Я это нутром чую, чего-то ждут. А мне все равно! Мой ржавый гвоздь намертво застрял. Его могла вытащить только та, кого нет. Ее прибрала своими костлявыми, недышащими , безвенными руками, своими прозрачными ногами она не оставила следов, я не чувствовал ее запаха. Она ничем не пахла, но я ее ощущал. Моя живая теплая душа ощущала ее слизкое присутствие и желание отобрать у меня самое главное, самое важное в моей жизни. И сделав это, Черная Королева  оставила мне подарок с коричневыми струпьями. От таких подарков не отказываются, их даже не передаривают при желании. Они вонзаются в тебя и живут с тобой до последнего. Когда наступит мое последнее? Есть ли в этом смысл? Но я буду ждать. Я буду сидеть в этой комнате и ждать свою Черную Освободительницу. Пусть на ней будет черный плащ с капюшоном и красивые черные сандалии, а лучше туфельки как у балерин. И тогда я опять не буду слышать шагов.

       Мне здесь неплохо. Места, правда, маловато, четыре стены, крохотное окно. Все слишком светлое.  Когда закрываешь глаза,  этот белый свет так давит, я начинаю немного нервничать. Иногда плачу. Кормят сносно. Еда простая и свежая. Мешает только эта поношенная рубаха, от нее пахнет чужими людьми, их зацепившимися клеточками за волокна ткани. Возможно даже женщин. Эта рубаха делает мой вид совсем глупым и жалким, я это осознаю. Хотя здесь все такие, и, может, это вовсе не из-за нее. Но она мне мешает. В ней я буду ждать конца.

       Сегодня привели новенького, мужчина лет сорока, у него на щеке родимое пятно в форме неправильной звезды, говорят он тут ненадолго. Все мы тут ненадолго. Почему-то окружающие зовут его Сильвестр, Сталоне что ли он какой? Может, я совсем из ума выжил. Его всего трясет, кажется, у него лихорадка. И он все молчит, не говорит совсем ни с кем. Прошла неделя, к нему каждый день приходила сестра. Приветливая такая. Как-то за обедом, я из интереса подсел к Сильвестору, он молчал, а потом спросил меня, почему я тут. Вообще здесь не принято задавать такие вопросы, потому, что все вроде как кругом больные. Поэтому, я  сначала растерялся, не знал, что ответить.

- Я люблю… - прошелестели мои губы в полуобморочном состоянии.

- Наверное, и я тоже…,- ответил он без эмоций, только слегка задрожал левый глаз.

Еще через неделю его действительно не стало.

     Мне нравится, как худенькие девушки с небесными, веселыми глазами танцуют на носках и крутятся вокруг себя. Особенно одна. Я люблю балет.

___________________________________


автор текста: Анна Хвоина

Свобода. Лирические отступления

 Нет большей свободы, чем та, которая внутри человека... 
Это одна из модных и чрезвычайно емких фразочек, достойных любого статуса любого пользователя, который ничего толком не смыслит ни в свободе, ни в моде, ни во фразах. 

        Свобода - то, что не характеризуется признаками, определение свободы у каждого свое, однако, над понятием свободы мало кто задумывается. Существует устоявшееся мнение людей, считающих себя состоявшихся в жизни, что свободу дают деньги. Что вот сейчас они повкалывают ещё с десяток лет, ну а потом смело будут чувствовать себя свободными, прикупив пару квартир в пыльных мегаполисах и проведя 80 процентов дневной жизни в компании звонящих телефонов, мигающих гаджетов и других людей, гонящихся за этой иллюзией свободы.  А не выйдет. Свобода, по мнению автора, зарождается внутри человека, она должна прорастать, словно плодоносное дерево, она должна вести за собой того, внутри которого ей посчастливилось расцвести. 
        Этот человек смотрит на мир глазами, открытыми свободой на мир, он замечает то, что не видят другие, он ищет смысл жизни в гармонии прежде всего с собой. Ярче всего это проявляется в молодости, когда свобода и счастье - это неотделимые друг от друга понятия. Яркие эмоции, свежие идеи, открытость, искренность, непосредственность, романтичность и мечтательность, свобода взглядов, отрицание стереотипов. 

Свобода совершенно может не отражаться в образе жизни, внешности человека, но она оставляет твердый отпечаток на его мировоззрении, мыслях, чувствах.         Никто не может с уверенностью сказать, куда занесет вас судьба и с кем столкнет вас в дальнейшем, но я убеждена, что свободный человек чувствует себя счастливым, даже открыв ночью окно своей квартирки, даже в одиночестве, даже в душном офисе, даже в компании малоинтересных людей, главное, уметь это ощущение улавливать.  И жить, зная, что куда-нибудь то эта свобода обязательно тебя приведет.

_____________________________

автор текста: Анна Смиле

Старость. размышления

Трудно представить, что все эти голубо-рубашечные пиджаки-галстуки были когда-то давным-давно мальчишками, играющими на площадке, мелко пакостили учителям и сверстникам, а маме, зовущей из окна обедать, кричали в ответ:

- Мааааа, ну еще полчасика!!! Мама либо разрешала, либо ты насупившись , опустив голову отвечал друзьям:

- Меня мама загоняет домой.

Сейчас пакостят не мелко и игры посерьезнее. 

Коллекционирование  игрушечных машинок уступило место машинкам в натуральную величину, игры в во дворе превратились в манипуляцию людьми и судьбами, всему теперь есть своя цена. А помните, как раньше все просто было?  Уроки и школа,  хочется крикнуть:

- Мама роди меня обратно!  

Детство кончилось, зато теперь не надо красться  через зал на цыпочках, переживая, что предки запалят твоё возвращение домой в 9 утра, а не в 12 ночи как договаривались.  Вспоминаю себя  5, 10 лет назад, ведь если закрыть глаза, то вот оно было совсем недавно – колледж, посиделки с сокурсниками, еще раньше школа, коллективное прогуливание уроков.   А  цифра какая – 10 лет! Если взять ребенка, то для него эта цифра целая Вселенная.  И я в свои 25 уже ТЁТЯ Лена. Какая же я ТЁТЯ? А лет через «дцать» уже БАБА Лена буду.  Почему люди не умеют радоваться приходящим годам? Ведь и хорошее, и плохое – это часть нашей жизни, просто отношение к этому у каждого разное. Девушки с годами старательнее приглядываются в зеркало, в поисках первых морщин, не желая отдавать времени скоротечную красоту.  Потом бегут в магазин, скупая дорогущие крема, а старость бывает разная, и благородная в том числе. Не бойтесь старости. Ведь морщины – не что иное как летопись нашей жизни. Помню, как с трепетом наблюдала гуляющих по побережью престарелых парочек, держащихся за руки. Они идут и шепчут друг другу что-то или просто молчат, ведь можно и без слов обойтись, когда рука об руку пережито столько лет.  И мне тоже так хочется, идти, как они идут. И в сердце начинает щемить от умиления, и слеза предательская наворачивается.  Ведь время неумолимо и безвозвратно уходит, а мы растрачиваем себя на работу, на одноразовые знакомства, беспорядочное блядство, ненужный материальный хлам, однодневные тусовки, ложные пустые гонки и  дешевое притворство. Понимание истинных ценностей, почему-то приходит поздно, а к некоторым несчастным и вовсе никогда не приходит. В старости останешься никчемный и никому ненужный «ты», или теплое и полное чувств «МЫ». Надеюсь у нас всех хватит ума быть последним.

__________________________________


автор текста: Елена Шаимова

Сегодня будет вчера

Утром, по мере пробуждения, сложно вспоминать, что было день назад, собираешь по чертам и обрывкам все события. Вечером почти невозможно отвязаться от картин недавнего или когда-то с легкой руки позабытого прошлого,они летят перед глазами необыкновенно быстро, отключая восприятие реальной действительности- ты уже весь там. Ностальгия- одно из самых теплых и самых убийственных чувств.

Ты никогда не станешь скучать по словам – ты будешь думать о человеке, который их открыл тебе, ты никогда не станешь скучать по поступкам, но ты навсегда запомнишь Ту атмосферу, и сердце заставят перевернуться такие же лучи солнца, те же запахи, та же музыка, те же звуки... И вот уже сложно остановиться от череды совпадений, связанных  с Тем днем. Твое сознание летит вслед за ними, не задавая вопросов, не спрашивая о том,что могло бы быть сейчас,поступив бы ты тогда по-другому -  просто понимешь,что это часть твоей удивительной жизни. Совпадения. Случайность ли? Творец ли ты своей судьбы? Порой мне кажется, что, если бы была возможность представить  наши судьбы графически, то, во-первых, они были бы спиральками-пружинами, ведь всё всегда повторяется, хоть, вроде бы, и движется вперед. А во-вторых, эти пружинки были бы спутаны в клубок таких же окружающих спиралей: столько совпадений, столько случайных неслучайностей, столько точек пересечения с чужими жизнями, столько похожих ситуаций у совершенно разных людей. Жить не задумываясь,смотря лишь вперед, быть рассудительным или знать только сегодняшний день? Или застрять в своем прекрасном прошлом больше,чем на пару вечерних часов?

Если вдруг однажды услышишь тот самый звук падающих капель дождя на скрипучий, пропахнувший пылью паркет, непременно вспомнишь всё до сегодняшнего дня. С улыбкой, но отключившись от реальности, без возможности управлять настоящим - ты весь в прошлом. Жить удивительно, в окружении интересных людей, задумок, идей, событий – все это залог самого убийственного чувства. Интересно, многие ли захлёбываются ностальгией перед тем, как покинуть нас?..

___________________________________

автор текста: Ольга Трохинова

Рейс объявлен на посадку

В иных обстоятельствах определение «друг»
более интимно и сексапильно,
чем ряд других вульгарных,
граничащих с чувственными припадками эпилепсии,слов.

Темноволосый герой моих мыслей, тонкий промельк силуэта на фоне аспидных тяжёлых туч, капля кофе в белоснежности моего молока, изысканно тонкорукий обладатель глаз помеси рябины и шоколада, здравствуй. Скоро мои чемоданы, обклеенные марками перелётов и томительностью часов ожидания, насмешливые и едкие комментарии, стаей беспощадных колибри вьющиеся в атмосфере, мои агатовые глаза и причудливо изогнутые брови нападут на тебя. Мои скрипки пронзительно заголосят, по венам опять рубиновым водопадом ринется энергия, пульсирующие безумием выходки снова продефилируют на нашем приватном показе. Ноктюрны, сонаты и реквиемы Вагнера, Бетховена, Прокофьева ни за что не смогут передать своим грандиозным мастерством и гармоничностью сплетения нот и ладов торжество того момента, когда самолёт, выйдя из зоны турбулентности, коснётся земли, на которой ты меня будешь ждать.

Самолёты. Разрезают своими безупречными, чётко очерченными в резких и правильных геометрических пропорциях, мощными крыльями голубой, как ликёр blue curacao, свод неба. Ожидание никогда не проходит бесследно. Оно западает в морщинах, и черкает кривыми линиями ровность смуглого лица, на котором двумя яркими птицами цвета какао мечутся глаза - эти маяки тоски, посреди безбрежного океана ожидания и подсчитывания минут, часов, суток. Мне необходимо поскорее добраться до тебя. А тебе жизненно необходимо увидеть, как я опять с присущим мне обаянием балансирую на границе разных состояний.

Мой темноволосый друг, мы обязательно до потери сознания и дезориентации напоим друг друга литрами мартини и, возвращаясь утренними улицами, подсвеченными, словно пожелтевшая бумага, изнутри солнцем, пройдём главным проспектом города, поддерживая друг друга и распевая песни Мсье Вертинского, так, словно сегодня мы в последний раз дышим. Скоро мои самолёты, преодолевая величие километров сделают каждую разлуку ничтожной и малозначительной, а каждую встречу неврастенично важной и непреодолимо волнующей.

Мой друг, ещё немного. Ещё чуть-чуть.

Твоя белоснежная Н.

_______________________________

автор текста: Анастасия Чайковская