В черном-черном городе жил детектив с вечной осенью в сердце. Там убили одну бабищу, и он расследовал это дело. Убили летом – она была шикарная актриса, женщина вамп – но ночью, когда она переставала блистать на подмостках – она участвовала в диких оргиях. В диких оргиях с участием инопланетян и нигеров, с участием гремучих змей и голых обезьян – она позволяла себе ВСЁ – и вот в июле её нашли убитой.
А у детектива с осенью в сердце в душе был ноябрь. У него в душе был ноябрь, у него в душе был пустырь у метро Площадь Мужества, с голыми ветками деревьев, где мы с тобой гуляли грустные, понурые, где ты говорила мне, как тебя гнетет этот город и спальный район. Проезжали местные гопники на жигулях, за ними гнались менты на грязных уазиках, где летали пакеты из пятерочки – пустые и в дырках, и через эти дырки тускло летела невидимая грязь и разбивалась о туман болота – ты рассказывала, как тебя достал начальник. Какой он ублюдок, как он самоутверждается за счет того, что орет на подчиненных, как он постоянно дает все новые и новые задания, как он вопит, если опаздываешь с обеда, как тебя заколебало вкалывать по 40 часов в неделю, в этом аду. А я тебя не слушал, шагал и считал шаги – отсчитывал их, и пинал банки из-под ягуара, я плевал себе под ноги и понимал, как мы отдаляемся друг от друга. Думал о Паршенкове – о лютом мужике, который поет караоке в баре Росси. Ему на все плевать – он купил себе камри. И мимо проходили лошади – там на этом пустыре они ещё остались. Верхом ехали бомжи – двое – но выглядели они как три мушкетера и грязный дождь – реальный дождь, который состоял не из капель, а из земли падал на них и где-то мутно мерцал вдалеке. Гражданский проспект – мерцал, то есть раздваивался – для нас он был разный.
А у детектива с осенью в сердце в душе был ноябрь. У него в душе был ноябрь, у него в душе был пустырь у метро Площадь Мужества, с голыми ветками деревьев, где мы с тобой гуляли грустные, понурые, где ты говорила мне, как тебя гнетет этот город и спальный район. Проезжали местные гопники на жигулях, за ними гнались менты на грязных уазиках, где летали пакеты из пятерочки – пустые и в дырках, и через эти дырки тускло летела невидимая грязь и разбивалась о туман болота – ты рассказывала, как тебя достал начальник. Какой он ублюдок, как он самоутверждается за счет того, что орет на подчиненных, как он постоянно дает все новые и новые задания, как он вопит, если опаздываешь с обеда, как тебя заколебало вкалывать по 40 часов в неделю, в этом аду. А я тебя не слушал, шагал и считал шаги – отсчитывал их, и пинал банки из-под ягуара, я плевал себе под ноги и понимал, как мы отдаляемся друг от друга. Думал о Паршенкове – о лютом мужике, который поет караоке в баре Росси. Ему на все плевать – он купил себе камри. И мимо проходили лошади – там на этом пустыре они ещё остались. Верхом ехали бомжи – двое – но выглядели они как три мушкетера и грязный дождь – реальный дождь, который состоял не из капель, а из земли падал на них и где-то мутно мерцал вдалеке. Гражданский проспект – мерцал, то есть раздваивался – для нас он был разный.
Вот такая была осень в сердце у детектива в черном-черном городе.
А вокруг был июль. И люди в черном-черном городе ходили в шортах, были серферские вечеринки, потому что город был приморским. Ходили дамы в вечерних платьях и карнавальных масках, и даже бродяги как-то приободрились и толкали свои тележки из супермаркетов со скарбом вперед легко и весело. Только у детектива было бежевое мятое пальто, недельная щетина, окурок в уголке рта, исписанный блокнотик и «висяк».
И ещё ноябрьский пустырь на площади мужества в сердце.
И вот расследование привело его к карнавальным извращенцам – которые устраивают оргии с участием нечисти и пришельцев, с участием младенцев и диких животных, с участием инвалидов и уродцев, с участием роботов и тяжелой техники. Их главный был человек в костюме Арлекина. И это общество свело его с ума. Он очнулся на пустом утреннем пляже в черном-черном городе и понял, что не понимает кто он. То ли море, то ли пляж, то ли мусор на пляже – цветной серпантин и пустые пластиковые стаканчики оранжевые в звездочках.
И он стал бродить по черному-черному городу и принимать всех за самого себя, и все предметы и машины, и небоскребы, и проспекты, и людей – он принимал за себя самого. Он не мог отличить себя от них. Он спал там на такой декадентской помойке – и забыл совсем про певицу и про расследование. И лишь однажды, лишь один раз, ему приснилась площадь мужества, точнее пустырь на площади мужества в ноябре. Ему приснилось, что он и есть этот пустырь. И мы стоим с тобой посередине этого пустыря, и все-таки, не смотря ни на что, целуемся. Счастливые.
____________________________________
автор текста: Антоновский Игорь
Комментариев нет:
Отправить комментарий