Ложь
Старуха проповедь читает,
А ей кричат: заткнись, больная!
Молодежь
Когда мне было 18 лет, и я была прихорошенькой студенткой, за мной бегало не мало парней. Но я, как на зло, влюблялась все не в тех. И вот один из таких бандитов по имени Максим рассказал мне необычную историю.
Все ложь, вся жизнь ложь. Как так получилось? Ничего не понимаю. Откуда это? Откуда это все? Такой же грязной старухой, как и я сама сейчас, пришла она ко мне сегодня и сказала: все ложь! На ее лице, морщинистом, земельно-сером, искажено кривое подобие улыбки. Улыбки, которая должна меня спасти от одиночества, от смущения перед самой собой. Складки от морщин на лице настолько глубоки, что в них видны следы пыли, оставшиеся даже после утреннего умывания. Пучки седых волос, когда-то бывшие черными, как смоль, спрятаны под платок, украшенный огромными старомодными красными розами. Таких сейчас никто не носит. Наряд на ней совсем не по фигуре, не то, что раньше. Теперь это простое коричневое платье, без пояска под талию, без кружевных манжетов, без золотой броши в виде стрекозы с зелеными в сеточку глазами. Висит вся одежда нагроможденным мешком болезненной старости, как искусственная паутина, сплетенная вокруг жертвы. Платье совсем не сочетается с платком и жилеткой, накинутой сверху. Нелепо повязана шерстяная тряпка, когда-то она служила совсем для другого, а сегодня греет спину своей хозяйки. С усилием можно заменить торчащую из-под подола такого же коричневого цвета ночную рубаху, которая снимается изредка, чтобы ее постирали. Но теперь это уже не важно. Везде ложь! На ногах через плотные колготы видны выпирающие вены, можно дофантазировать, какие они на самом деле. Все это обуто в разношенные и стертые в некоторых местах туфли, на которые набойки уже давно не ставят.
В деревенском доме, в одной из комнат, у стены между двух окон, стоял комод. Он и сейчас там стоит, в пыли, воздушных замках и огромной упругой перине, сделанной аккуратными лапками толстенького паучка. Но когда-то комод был устлан белоснежной скатертью с необыкновенной вышивкой ручной работы. Сейчас вы не найдете такую. Сверху на нем стояли шкатулка и фотография лошади. Красивый, черный с белым пятнышком на голове - скакун высшей породы строго и величаво смотрел на всех. Это то, что осталось у нее от прежней жизни. Это не осколки, это две мизерные крошки, жалкие и вполне, вписывающиеся в ее нынешнюю жизнь. Изба была совсем старая, намного старше самой жительницы. Перекошенная на бок, с протекающей крышей, местами с отходившими половицами, но в ней все равно всегда было тепло. Затертые, более проходимые места на полу уже не подкрашивались. Они не жили жизнью чужих ног, лишь ноги хозяйки ежедневно ступали на них, протирая и делая их с каждым днем еще старше. Гладкие на ощупь, не давали отражения, как в зеркале, но были родные, возможно, самые близкие для нее из всего окружающего.
Кто она эта старуха в мире людей: молодых, веселых, безмятежных? Что она пережиток времени, обломок прошлого, тень истории? Как попала она в этот мир? Что ей нужно в нем?
Она забывала имена близких ей людей: братьев, сестер, друзей, отца. Но помнила порой мелочи, на которые другой бы ни обратил внимание: дуб, заплутавший в березовой роще, плотный сгусток голодных комаров у Макара в беседке, грубые руки местной врачихи. Посредственные детали, составляющие ее жизнь в последние годы. Еще были рассказы про сына-тюремщика. За что он туда попал, она не знала, а может, не хотела говорить или забыла уже. Но она ждала его возвращения. Вернется ли он к ней, омоет ли ее тело перед последней дорогой? Поплачет ли на ее груди? Есть ли он вообще?
Иногда старуха открывает дверь на улицу и с кем-то разговаривает, дает советы. Когда становится поздно и невидимые собеседники уходят, возвращается вглубь дома.
И видит она в зеркале теперь старуху с улыбкой, которая должна принести радость, пыль в складках морщин, уродливые лодыжки, рвущиеся на свободу. Так и сидит она вечерами долго, долго, до ночи. А потом глаза слипаются, и хочется спать. Опираясь на стол, поворачиваясь через левое плечо, крехтя, встает. Скидывает тут же свои изношенные туфли, еле слышно шуршит по протертым половицам, перебирая своими вековыми ногами. Идет в спальню. Сгорбленная от старости она не может спать на спине. Так и ложится своим телом набок и замирает на время. Когда становится невмоготу, и кости начинает ломить, просыпается и немного ворочается. Тяжело спать одному, когда некому тебя помыть, помочь тебе убраться, принести поесть. Тяжело, когда тебя никто не любит, тяжело, когда о тебе никто не знает и уже снов о тебе как раньше не видит, не вздыхает по ночам уже никто по твоей красоте. Тяжело спать одному и знать, что никто не дышит рядом или даже в другой комнате. Что чья-то душа, теплая и сонная, лежит за стенкой, и завтра утром вам будет о чем поговорить, о чем помолчать, о чем повздыхать. Но никого нет. Медленно идет время, тихо тикают часы. Они никуда не спешат. Им некуда сейчас спешить. Молодость прошла, как соревнование по легкой атлетике. Хоп! И ты не то, чтобы проиграл, но и как-то совсем не победил, прошел лишь нужную, отведенную только тебе дистанцию. Завтра наступит новый день, такой же как вчера, такой же как неделю назад. С зеркалом, с платьем, отчаянием, терпением, укоризной, с тяжелым молчанием и идиотским смешком от нее, как пощечина ударит он ее в скулы, прожжет щеки навсегда. И так год за годом, жизнь за жизнью она приходит и говорит: все ложь!
Все смеялись над бедной старухой, а я нет. Чего смешного в старости-то? Но одной вещи я так понять и не мог. Пришел я к ней однажды и говорю:
-Кого ты обманываешь, мать? Ведь себя же обманываешь? Зачем? Тебе, что легче от этого?
-Легче, сынок, легче.
-Во лжи-то легче?
-Вот дожила я до того, Максимушка, что во лжи оно и легче. Не терзай мне, сынок, сердце. Не надо мне этого сейчас. Я ж и так уйду отсюда скоро. Недолго мне осталось. А что там никому неизвестно, а что здесь? Ложь, ложь, ложь…
В этой деревне народу жило немного, в основном бабки и старики. К ним на лето приезжали внуки: бледные, румяные или с веснушками. Никто из них не боялся этой старухи. Никто не помогал ей. Два окна дома выходили на главную улицу, в этом уютном коконе редко мелькала тень, обычно силуэт дрожал, отражаясь в зеркале. Зато все жители деревни верили, что в соседнем заброшенном доме обитают призраки. Бабушки пугали своих внуков, рассказывая страшилки. А те всегда пытались залезть внутрь и найти подтверждение. Но в лучшем случае они попадали под пол, где в дальнем углу с потрескавшейся краской стоял гроб. Он был пустой, без скелета или костей. Лежал ли в нем человек когда-нибудь – не знает никто.
-Вот такая история, выдохнул Максим с тоской.
-Да ну брось, она же сумасшедшая просто!.. - начала ему говорить я со всей своей эмоциональностью.
А он мне: нет, она абсолютно нормальная.
-Но у нее раздвоение личности!
-Она нормальная. Если хочешь, я тебе ее покажу.
-Еще чего! Зачем? Нет, не хочу. Вдруг это заразно?- со своим юношеским максимализмом в крови, я возражала до последнего.
-Да ну тебя! Нет, так нет…
-А она, что жива до сих пор?
-Думаю, да. Не знаю. Может, сходим, проведаем заодно?- умоляющим голосом пытался уговорить меня Макс. Я всячески отказывалась, зачем-то придумывая небылицы дел.
Не пошли мы к ней тогда. Парня этого я больше не видела. Подумала, зачем вообще с таким общаться, бандит же, тетя Лиля сказала, что он сидел в тюрьме. Замуж не вышла. А сейчас я и сама скоро увижу эти вековые ноги, коричневое платье и пыль в складках морщин. Мои, когда-то голубые глаза, спрятаны под пеленой прожитых лет, кожа на теле, как отражение сморщенного, местами треснутого дна в высохшей луже. Мне 74 года. Все ложь. Вся жизнь ложь. В зеркале дрожат две жилки, когда она глотает слюну. В нем ищу отражение прихорошенькой студенки. Но его там нет. Опять ложь.
Некрасивой и одинокой я предстану перед Богом.
________________________________________
автор текста: Анна Хвоина