«Я думал, что полюбил однажды, я ошибался дважды.
А теперь я пишу весь этот трепетный бред, да еще и в рифмах даже,
Меня от этого мажет»
Сentr «Нюни»
Сначала мне не понравилось в Москве - весь город - как большой вокзал, где кто-то успел, а кто-то не очень. Толпы, полчища людей, кавалькада машин, вертолеты и метро - все делает этот город месивом из нечистот и шампанского, бензина и баранины.
Но я быстро привык. Удивительно, насколько. В этом городе есть ритм и в восемь вечера жизнь в нем не закончилась. Что в субботу, что во вторник, центр полон праздно шатающимся народом, попрошайками и полицейскими.
Это город лета. Невыносимая в условиях бетона жара заставляет людей молиться о холодной воде. Буйная растительность удивляет. Свернув с Тверской попадаешь в сквер, где, особенно после десяти, и не вспомнишь, что находишься в столице.
Есть на что взглянуть - пятиполосные шоссе, позволяющие представить, что попал в будущее, сотни вертолетов и водные лыжи прямо на Москве-реке! А все эти маленькие улицы, цепочкой бегущие от Кремля...
Воистину, это город Воланда, где все прекрасно, все манит и заставляет верить в самые смелые надежды. Любой, плюньте мне в глаза, если это не так, любой, самый распоследний приезжий верит, что этот город осуществит все его мечты. Что все, о чем он мечтал, сбудется. Не будем разубеждать этого самонадеянного горожанина, ведь я сам такой же!
Вечером улицы столицы наполняются людьми, спешащими насладиться ее энергией. Кассир из Макдональдса одевает новые шмотки и кружит по Арбату, подыскивая себе невесту. Аферист Жора, имея костюм двойку, кепку, пару туфель, семь лет колоний, не считая пионерлагерей, гуляет там же, мечтая встретить если не большой куш, то ужин. А вот, в огромной машине, проехал Виктор Палыч - седовласый старик с напряженным взором - кто знает, о чем его думы - о нефтяных вышках или о брикетах колумбийского снега?
Тут же Сонечка – длинноногая красавица из Нижнекамска или Семипалатинска. Во времена Достоевского она наложила бы на себя руки, но сейчас спокойно положила их на руль новенького Лексуса.
Вот Васек - глаза у него мутные, веки опухшие. Васек работает на какой-то офисно-табуреточной работе, со смешной по здешним меркам зарплатой - однако у него есть другое увлечение, дающее ему пищу для душевных сил - по ночам, одев на лица маски и взяв в руки баллоны и валики, он, продолжая, а во многом подражая, знаменитому британцу создает уличное искусство. Картины на стенах домов, которые, возможно, исчезнут на следующий день.
А вокруг всего этого - толпы, толпы, нещадные полчища обывателей, которые не хотят вступить в Бойцовский клуб, не хотят перемен, но хотят вкусно есть, сладко спать и чтоб было что по телевизору.
Сотни, тысячи людей каждый день становятся тут персонажами разных историй. Возможно, их жизнь не была бы воспета Джеком Лондоном, но ведь для чего то они все живут?
Двадцать четыре часа в сутки здесь все бурлит, переливается и развивается. Кто – то скажет, что всем движет жажда денег, но… неспроста Рената Литвинова – моя любимая актриса. «Богиня» расскажет нам, что смысл, как и причина всего, одна – любовь.
Боже, не ожидал, что когда-нибудь напишу такое трепетное блеяние, но любовь – такое прекрасное чувство.
Искренняя, светлая, незапятнанная связь между двумя людьми, видящими друг в друге смысл своей жизни! Ведь это прекрасно, что целые державы возникают и рушатся, экономики стран растут и падают, металл ржавеет, годы идут, а ба-абушка ря-ядышком с де-ду-шкой – звучит у меня в голове песня, которую поет моя бабуля постоянно, хотя дедули моего уже несколько лет нет в живых.
И ведь она существует! Никто не скажет нам, существует ли план Даллеса, Бильдербергский клуб, совет трехсот, мировой сионистский заговор, революционное подполье в современной России – а вот любовь, невидимая, которую нельзя потрогать, есть. Есть она, и все! Загляните в глаза матери, смотрящей на своего ребенка, сами посмотрите на молодую мамашу с дитем, на влюбленную парочку, на пару седых старичков, на спешащего парня с букетом красных роз – что движет ими? Да – да, именно она.
И не стоит путать это светлое чувство с тем, что испытываешь, когда после снега и пары коктейлей в баре выцепляешь грудастую брюнетку в красном платье и везешь к себе домой, наутро обдумывая, как бы ее спровадить, чтобы она не запомнила адрес.
Нет, я говорю о том, что чувствуешь, когда смотришь в глаза, и даже самые неразрешимые проблемы не кажутся такими уж страшными.
Морозной февральской ночью вандалы со Щелковского шоссе с одной стороны, и забулдыги-работяги с другой, способствовали тому, что я встретил ее в три часа ночи в милицейском (тогда еще) отделе. Да, разбитое стекло в красной машинке, выломанная дверь склада, февральская ночь, незнакомый город – и вот наши взгляды встретились.
- В чем Вас подозревают? – спросил я ее с самой хитрой ухмылкой, на какую только был способен.
Она очень мило смутилась:
- Ни в чем, а Вас?
Так мы и познакомились, так и стали бывать вместе. Через пару недель между нами состоялся серьезный разговор. Говоря, что она серьезная девушка и того же ждет от меня, сказала, что отношения, если не приведут к свадьбе, бессмысленны. Поэтому либо планируем свадьбу, либо расстаемся.
Я подумал, что свадьба это неплохо, особенно если не сейчас. Поэтому с чистой совестью сказал, что свадьба это очень хорошо, но сначала нужно осмотреться. И мы стали встречаться. Я познакомился с ее семьей, потом познакомил ее со своей, когда мы на выходные приезжали в Питер.
Это было очень мило: днем – бетон, кирпичи и металл, а ночью ее объятия. Иногда я даже чувствовал себя счастливым. Ничто не смущало меня в моей избраннице, надеюсь, что и она сквозь пальцы смотрела на мои слабости. Я называл ее Лисичкой, она меня – Кротиком.
Месяца четыре все шло гладко, а потом разговоры о свадьбе стали на порядок настойчивее. Более того, вся ее семья при возможности интересовалась, когда же произойдет это радостное событие. Ощущение, что на меня пытаются надеть ошейник незаметно стало преследовать меня.
Я стал обдумывать перспективы. Моя избранница была еще студентка. Работать она, что было отчетливо видно по ее глазам, не очень хотела. Зато прекрасно знала, сколько стоят новые ауди, лексус и инфинити. Была в курсе стоимостей квартир в центре Москвы и того, сколько нужно уважающей себя женщине на существование. Суммарно эти цифры ничего, кроме глубочайшей депрессии у меня не вызывали. Еще более добавляло мрачности то, что она этими цифрами постоянно жонглировала.
Но время, проведенное в объятиях разгоняло мрачные мысли. Я верил в лучшее, как и в то, что оно не за горами.
В один прекрасный день она попросила у меня колечко. Должен отметить, что раньше колец я никому не дарил, и опыта их приобретения у меня не было никакого. Как и мыслей, что кольцо – не серьги и не браслет, такой подарок что-то, да значит.
В-общем, зарядив надежному человеку несколько сотен мертвых президентов, я стал ждать пока мне его привезут – и через пару недель это чудо из белого золота, с бриллиантом и фианитами было в моих руках.
Должен отметить, что примерно в то же время в наши отношения вторглись неприятные гости – постоянные мелкие ссоры. В день, когда я собирался подарить колечко, произошла очередная из них, и, поэтому, даря его, я сказал ей, что это не помолвочное кольцо, а просто подарок.
Однако, семья ее в ту же неделю пригласила нас на ужин в узбекскую чайхану.
Наш стол располагался в отдельной нише и ломился от яств. За столом сидели отец и мать моей невесты, ее старшая беременная сестра с мужем и их сын. Все были веселы и дружелюбны.
Первые тосты – за встречу, за здоровье, непринужденная беседа. Но все встало на свои места, когда муж сестры, самый, так сказать касающийся темы человек, спросил: «А что, когда у вас свадьба?»
… Представьте, как 12 октября 1492 коренные индейцы Америки занимались своими привычными делами – собирали ягоды, охотились, приносили жертвы, курили трубки, когда на горизонте появились «Санта-Мария», «Пинта» и «Нинья». Наверняка, они очень взволновались, предвкушая встречу с неизвестным. Увидев, что пришельцы уселись на необычные каноэ, индейцы догадались, что пришельцы, конечно, не индейцы, но и не порождения мира теней. Тогда, я уверен, все самцы, замерли в предвкушении схватки.
Они достали свои топоры, луки, стрелы, клинки и дротики. Они верили в победу. В нетерпении они переминались с ноги на ногу, били себя по груди, пели песни.
Но первый же залп огня из странного вида палки сбил с ног одного из индейцев, а других поверг в шок и ледяное оцепенение…
- Когда у вас свадьба? – отчетливо раздалось эхо того выстрела.
- Мм… Свадьба? – я попытался сделать хорошую мину при плохой игре, - ну, надо бы еще пожить, друг друга получше узнать. Я оглядел лица своей гипотетической семьи. Отвечаю, если бы мы жили при советской власти, и по телевизору бы объявили, что только что умер тов. Сталин, на их лицах было бы меньше горести и разочарования.
Что ж, не всем дано умение лицемерия и обещать то, в чем не уверен, я не могу.
- Тут все понятно, - сказал мой несостоявшийся свояк, вылитый Абрамович в юности, - если бы у них все было серьезно, он говорил бы по-другому.
Тут я, в общем-то, выпал из разговора. За столом были обнаружены: предатель, подлый змей, порочный человек и пр. и пр., и, что самое интересное, в одном лице и угадайте, в чьем. Все по очереди высказывали сожаление в открывшейся моей сущности.
Невеста моя заметно погрустнела. Родители ее разочарованно ковыряли вилками свой шашлык. Зато состоявшийся зять на все лады учил меня жизни и как он, молодец такой, в такой ситуации поступил.
Казарменные унижения вспомнились мне с нежностью, и я подумал, что физическое насилие ничто по сравнению с психологическим.
Люди, позиционирующие себя очень умными и целеустремленными, любят давать другим советы, хотя лучше бы следили за собой. Жизнь другого человека – замок, ключ от которого подобрать невозможно. Проповедник расскажет вам, что не грешен, однако лишь Иисус был непорочен. И если человек не глуп, он скорее развернется и убежит, чем сделает шаг в капкан, желающий отрубить ему ногу.
Тут у меня зазвонил телефон. Звонили с работ. В ресторане было очень шумно и я вышел поговорить на улицу, где буйствовал московский июль.
Вдохнув полной грудью, я стал односложно отвечать. Слева от меня был ресторан, где я чувствовал себя куском мяса для стервятника, а справа проносились машины по Щелковскому шоссе. На мне была лишь футболка, то есть все, в чем я пришел, было на мне. Рука невольно поднялась, и к обочине прижалась тонированная семерка.
Быстро запрыгнув в нее, я сказал узбеку: «Дуй двести, шеф», мысленно желая родственникам приятного аппетита и долгих лет.
_____________________________________
автор текста: Александр Шамин
