Меня притащили в больницу в рваной от старости рубахе, не моей, чужой, кем – то ношеной. Пытались вытащить ржавый гвоздь из моей души. Зачем он им? Я и с ним, и без него не дышу, что толку. Однако, ощущение шершавости, холода и затхлости меня поражает. К такому невозможно привыкнуть. Они засовывают свои тонкие идеальные пальцы мне в душу, тащат, дергают. Пытаются меня спасти от смерти. Но им еще неизвестно, что смерти нет. Что они и так все умерли. Что смерть у них не одна на всех, а у каждого своя. И она уже с ними. Держит их на руках, убаюкивает, ласкает им волосы. А они все пытаются вытащить этот ржавый гвоздь. А его держат с другой стороны. Вот дураки- то! Ну, пускай пыжутся! Вот только душе больно, когда ее вот так тормошат, дергают из стороны в сторону. Стонет, не чужая она мне все-таки.
Вроде устали, перестали, затихли. Ждут чего-то. Я это нутром чую, чего-то ждут. А мне все равно! Мой ржавый гвоздь намертво застрял. Его могла вытащить только та, кого нет. Ее прибрала своими костлявыми, недышащими , безвенными руками, своими прозрачными ногами она не оставила следов, я не чувствовал ее запаха. Она ничем не пахла, но я ее ощущал. Моя живая теплая душа ощущала ее слизкое присутствие и желание отобрать у меня самое главное, самое важное в моей жизни. И сделав это, Черная Королева оставила мне подарок с коричневыми струпьями. От таких подарков не отказываются, их даже не передаривают при желании. Они вонзаются в тебя и живут с тобой до последнего. Когда наступит мое последнее? Есть ли в этом смысл? Но я буду ждать. Я буду сидеть в этой комнате и ждать свою Черную Освободительницу. Пусть на ней будет черный плащ с капюшоном и красивые черные сандалии, а лучше туфельки как у балерин. И тогда я опять не буду слышать шагов.
Мне здесь неплохо. Места, правда, маловато, четыре стены, крохотное окно. Все слишком светлое. Когда закрываешь глаза, этот белый свет так давит, я начинаю немного нервничать. Иногда плачу. Кормят сносно. Еда простая и свежая. Мешает только эта поношенная рубаха, от нее пахнет чужими людьми, их зацепившимися клеточками за волокна ткани. Возможно даже женщин. Эта рубаха делает мой вид совсем глупым и жалким, я это осознаю. Хотя здесь все такие, и, может, это вовсе не из-за нее. Но она мне мешает. В ней я буду ждать конца.
Сегодня привели новенького, мужчина лет сорока, у него на щеке родимое пятно в форме неправильной звезды, говорят он тут ненадолго. Все мы тут ненадолго. Почему-то окружающие зовут его Сильвестр, Сталоне что ли он какой? Может, я совсем из ума выжил. Его всего трясет, кажется, у него лихорадка. И он все молчит, не говорит совсем ни с кем. Прошла неделя, к нему каждый день приходила сестра. Приветливая такая. Как-то за обедом, я из интереса подсел к Сильвестору, он молчал, а потом спросил меня, почему я тут. Вообще здесь не принято задавать такие вопросы, потому, что все вроде как кругом больные. Поэтому, я сначала растерялся, не знал, что ответить.
- Я люблю… - прошелестели мои губы в полуобморочном состоянии.
- Наверное, и я тоже…,- ответил он без эмоций, только слегка задрожал левый глаз.
Еще через неделю его действительно не стало.
Мне нравится, как худенькие девушки с небесными, веселыми глазами танцуют на носках и крутятся вокруг себя. Особенно одна. Я люблю балет.
___________________________________автор текста: Анна Хвоина
Комментариев нет:
Отправить комментарий