Карт-Бланш

      Что же ты, моя девочка пьяная, пальтишко измятое, дождём обрызганное, куришь одну за одной, и быстрыми глазами-маятниками бегаешь из угла в угол, словно пытаясь взмахом ресниц заретушировать неудобное молчание? Ты же знаешь, что наша эпоха оборвалась в тот момент, когда хирург взмахом скальпеля надорвал тонкую чувственную плоть, и внутри твоего естества перестало колотиться последнее спасение наших убийственных дней.

Но небо... Небо такое синее, такое девственно прозрачное, такое «за всех и вся переживающее», что я вздыхаю  с  каким-то сатанинским облегчением, и, чувствуя его незыблемость, шагаю в пространство, беззаботно подчиняя себя вдохам и выдохам Города, за каждым поворотом и изгибом улицы утрачивая тебя, втайне полагая, что поезд, рвущийся по рельсам со скоростью панических двухстах пятидесяти километров в час, можно остановить одним лишь поцелуем и крепостью прикосновений.

Теперь я понимаю, что в случаях, когда ты начинаешь идти на компромиссы с самим собой, это значит, что ты проиграл; невозможно, чудовищно, непоправимо, проиграл самому себе. Но понял я это теперь, а тогда только улыбался и думал, что через все пропасти на свете можно перекинуть мост, и жить на свете три тысячи лет, не думая об авариях и катастрофах.

Мне хочется убежать о тебя, от твоего злого лица, от отчаянно заломленных рук; хочется перестать чувствовать свою надуманную вину, которой ты отравила нас в тот день, когда медсёстры ввезли тебя на каталке в палату, и ты, сдвинув брови к переносице, широко раскрыв глаза, облила меня желчью из обвинений и оскорблений. Ты обвинила меня, и именно тогда я пошёл к Ней.

Некоторые, когда им страшно, залазят с головой под одеяло, а я спрятался между ног другой женщины. Я не носил ей фиалок, и не обнимал по ночам, как тебя, мою любимую славную, злую девчонку. Я торопливо снимал одежду и, если угодно, занимался лечебной гимнастикой, впрыскивал в душу анестезию, пытался создать иллюзию, что у меня всё в жизни благополучно. Я безуспешно тщился доказать самому себе, что начинаю новый этап в жизни, что я уже сделал первый шаг, заведя любовницу, и что теперь, после всего пережитого, после того, как я смог вынести дикий страх, я имею моральное право всё порвать, начать снова, разорвать жилы и ткани наших отношений, которые, как умирающий организм гигантского животного лопаются и разрываются  с оглушающим, протестующим треском. Я полагал, что могу причинить тебе боль в отместку за то, что ты вытворяла со мною последние полгода, которые я малодушно терпел едкость и издёвки во имя мысли, что нужно потерпеть ещё несколько недель, и мы снова будем смеяться и без повода просить друг у друга прощение, как делают все только  что осознавшие, что они любят, люди.

А потом землю засыпало снегом.  Искрящимся, скрипучим и невыносимо белым, снегом. Я с наслаждением вдыхал его морозную свежесть, и если бы мог, то забивал бы им, как табаком папиросы, что курил в ту зиму. Я нарочно оставлял автомобиль за три квартала от нашего дома, чтобы только проложить свой след в его белом пуху, чтобы только ещё больше осознать грандиозность его падения...  И то, чем я упивался в то время больше всего, и погубило тебя.

Свободным шагом уверенной в собственном великолепии, женщины, ты вдавливала ступни в эту какую-то даже мистическую белизну, высоко поднимала голову, и  упруго несла себя над землёю... И также упруго, как ты себя несла, ты также гибко изогнулась в спине, когда тебя подбросило от соприкосновения с поверхностью мчащегося грузовика, который занесло на снежном повороте.

Воспоминания - образы твоего большого, подпёртого изнутри крохотным телом нашего ребёнка, живота, твои вмиг ставшие измученными глаза, звериный крик и посиневшее от ужаса лицо водителя, тошнотворный запах крови и ночи, сводили меня с ума. Пытаясь забыть, и оттого снова возвращаясь мыслями к тому вечеру, я старался мысленно изменить ситуацию, переиграть её, постепенно дойдя до того, что реальность стала казаться несуществующей, суррогатной подменой той действительности, что существовала лишь в моей голове.

Я часами сидел в кафе, бродил до изнеможения  по городу, совершал ряд бессмысленных действий, и всё ради того, чтобы  прийти домой именно  тогда, когда твои веки уже сомкнёт сон, и мы не сможем скрестить шпаги.

В какой день после того рокового вечера я понял, что больше не хочу тебя? В какой момент во время ссоры ощутил внутри настолько неконтролируемое бешенство, что кинул тебе в лицо всё, что замалчивал столько месяцев? О, как я любил унижения, как я упивался твоими упрёками. Мне нравилось слушать, как ты кричишь, что я виноват в произошедшем, что если бы я подъехал за тобой к парадной, то ты  не попала бы под колёса, и наш ребёнок был сейчас жив. В конце концов, я начал копаться в истоках и задумался:  почему появление этого ребёнка было таким желанным? Отчего я так надеялся, что его рождение станет нашим общим облегчением?

И тогда пришло осознание, что я всё выдумал; из прежней страсти к тебе, из-за безумного страха, бродившим во мне как настаивающееся вино, с которым я наблюдал за умирающей нашей связью, мне думалось, что если у нас будет общий ребёнок, я привяжу тебя к себе; тогда я всё делал бессознательно, по наитию, любой способ и средство казались идеальными для осуществления моих целей, в которых скользила острая жажда до тебя. Ты же будто  витала в пространстве надо мною, поступала, как тебе заблагорассудится, и едва замечала мои чувства; я был чем-то на манер преданного пса: ты могла исчезать, скользить по поверхности, но я был обязан утолять твоё тщеславие, и непременно находиться рядом.

И, возможно, эта рабская канитель имени тебя продлилась ещё пару лет, благодаря твоему бесспорному умению держать кнут над головой человека так, чтобы он ещё и умолял  о том, чтобы ты опустила его на спину, но я неожиданно глубоко вздохнул, двумя резкими движениями рассёк воздух руками и, будто впервые, увидел тебя истинную.

Оказалось, что в ритме бешеной погони, пока я находился сзади,  я всегда видел лишь спину; если угодно, фасад здания, не подозревая о той истинной сути, что скрыта за ним. Я не замечал, что здание гнило не снаружи, а изнутри, и когда увидел, то понял, что ты мучительно и бесповоротно изменилась.  Ты допустила оплошность, моя дорогая, ты зарвалась, и перестала следить за своими движениями, полагая, как все внутренне наивные диктаторы, что я не очнусь, и буду вечно гнуться под воздействием страсти. А я вдруг понял, что от того, что я любил и хотел, осталась лишь привлекательная оболочка и ничего более.

И таким образом, первым шагом к окончательному освобождению стала Она. Несколько ночей в неделю под предлогом ссоры с тобой. Дальше - больше. Обеды, встречи в библиотеке и пригородном кафе. Конечно, ты всё понимала, но, как всегда, не воспринимала всерьёз. Я же пытался переменами вычеркнуть твоё присутствие из собственной жизни, весом нового вытиснуть наличие старого. Твои  чувства в расчёт я не брал, это могло помешать мне идти по той тропе, что чётко прорисовывалась в воображении. Я пытался медленно и постепенно отвыкнуть, и уничтожить последнее, что осталось; уничтожить давнюю привычку ощущать себя преступником, вечным Иудой, и подонком, я и так, слишком долго удовлетворял твою потребность злиться. Теперь мне захотелось жить.

И вот сейчас я сижу напротив тебя, и впервые за долгое время мне не хочется ни утешать, ни убеждать тебя в своей любви, ибо твои драмы и вечный фарс стали мне абсолютно чужды и неинтересны. Оказывается, страсть способна довести до слепоты, а прозрение превратиться в убийственный аргумент.

Видя,  что твои глаза опять набираются слезами, а морщинка у рта начинает подёргиваться судорогой протеста, я кладу руку тебе на ладонь, и эта неожиданная примиряющая ласка объясняет последнее, что осталось недосказанным: что я тебя больше не люблю, что в моей жизни больше нет места губительному состраданию.

Я слышал о людях, которые, уходя, не берут с собой ничего. Теперь я  понимаю их. Беря свободу высокой ценой отречения, я не в праве перед самим собой претендовать на апартаменты в центре города и автомобиль вишнёвого цвета. Я оставляю тебе всё. Себе же беру самое малое. Себе я забираю себя. 

______________________________________________________________________________

автор текста: Анастасия Чайковская